Денис Аутсайдер
Альберт Швейцер
В этом небольшом очерке, посвященном праведнику, я впервые не буду, как
это делал ранее, отделять биографию от метаисторического значения. Просто
потому что по отношению к тем, кого мы называем праведниками, подобный подход в
принципе не работает. В жизни вестника всегда четко разграничиваются человек и
весть, которую он принес. В жизни родомысла это тоже возможно, в конце концов,
и здесь мы видим человека и роль, которая ему отведена в мировой мистерии. Но
жизнь праведника и есть его деяния, его служение, его назначение, и само
изложение этой жизни становится изложением его миссии, неразрывно спаянной с
каждым его поступком, и, очень часто, с каждым движением его души. Сам облик
праведника, его повседневные труды и обычные (для него самого) хлопоты,
воздействуют возвышающим и облагораживающим образом на всех, кто имел счастье с
ним соприкоснуться, а потому нам необходимо рассказывать именно о судьбе как о
миссии.
Альберт Швейцер, врач и ученый, музыкант и философ, родился 14 января
1875 года, в семье протестантского пастора, в маленьком городке Кайзерсберге в
Верхнем Эльзасе. Семья его была весьма примечательной: Швейцеры из поколения в
поколения становились священниками, учителями, музыкантами, и это мощное и
благотворное воздействие родовой традиции предопределило первые этапы
жизненного пути Альберта, - его тоже готовили к пасторскому служению, а заодно
прививали вкус к прекрасной музыке, ведь каждая лютеранская церковь оборудована
органом. Детство его было вполне безмятежным и счастливым, провинциально
деревенским, и, может быть, эти спокойные годы в эльзасской глуши, среди мирной
и романтичной природы Вогезских гор, как ни что другое способствовали выработке
цельного и крепкого "швейцеровского" характера.
Образование, которое получил А. Швейцер, вполне соответствовало
семейным традициям: после деревенской школы в Гюнсбахе и гимназии в Мюльхаузене
он осенью 1893 года поступил в Страсбургский университет. Философия, теология,
музыка - вот увлечения юного студиозуса, которым он отдавал себя без остатка.
Хотя Швейцера трудно было назвать блестящим студентом, уже тогда он проявлял
качество, с избытком компенсировавшее отсутствие ярких способностей: это
усидчивость, настойчивость и упорство. Не дававшиеся ему какие-либо предметы он
брал штурмом, не жалея на них и ночных часов.
Его одержимость любимыми дисциплинами понемногу начинала приносить свои
плоды. Увлечение Швейцера Бахом и органной музыкой, беззаветный и упорный труд
над исполнительской техникой уже на рубеже веков сделали его известным
европейским музыкантом, а его книгу о Бахе, вышедшую в 1905 году, считают одним
из факторов, определивших начало в Европе "баховского" ренессанса.
Серьезные и глубокие самостоятельные исследования Швейцера в области теологии
привели его со временем к написанию книги "В поисках исторического
Иисуса" - во многом спорной, во многом неоднозначной, и все же оставившей
заметный след в истории "либеральной теологии". Наконец, глубокая
озабоченность судьбами Европы, неотвратимо сползавшей к катастрофе Первой
мировой войны, серьезный анализ причин, вызвавших кризис европейской культуры
первой половины XX века, вызвали к жизни замысел книги "Упадок и
возрождение культуры", работать над которой Швейцеру пришлось уже в 10-х
гг. XX века.
Казалось, что и дальше судьба Швейцера будет неспешно течь в том же
русле, и Европа получит еще одного талантливого культурного деятеля, который
немало сделает на избранном им поприще. Но в 1905 году произошел резкий
переворот: достигнув тридцатилетия, А. Швейцер объявил своим друзьям, что
оставляет свои прежние занятия и уезжает в Африку оказывать медицинскую помощь
местному населению.
Это было неожиданно. Это было попросту безумно: прервать блестящую
карьеру ради безвестной жизни в захолустном местечке в качестве деревенского
врача. И спустя годы Швейцер, описывая реакцию окружающих на его решение, не
мог скрыть некоторой горечи от того всеобщего непонимания, которое встретил его
поступок. А поступить он мог только так, и никак иначе.
С самого детства его отличала повышенная чувствительность к страданиям
других живых существ. Уже будучи зрелым человеком, Швейцер вспоминал, как
переживал в детстве по поводу мальчишек-сверстников, не имевших возможности
всего-навсего сытно поесть, собак, страдавших от жестокого обращения, лошадей,
измученных непосильной работой… То, что другим казалось надуманной
сентиментальностью, было в нем горячим чувством сострадания ко всему способному
страдать, чувством которое не находило и не могло найти себе никакого выхода в
благополучной жизни органиста и философа. И именно это чувство, в сочетании с
глубоким чувством ответственности и долга, возобладало в конечном итоге над
всеми остальными соображениями. Африка была выбрана почти случайно. В конце
концов, могло быть выбрано и нечто иное, просто Швейцер стремился туда, где, по
его мнению, его труд был наиболее необходим, где он мог в наибольшей степени
помогать и исцелять. Французская миссия в Габоне в то время взывала о помощи
метрополию, описывая те ужасы, которые творились здесь из-за отсутствия
какой-либо медицинской помощи населению, и он решил ехать в Габон врачом.
Его поступок по-своему уникален, и много лет спустя один безвестный
рабочий-дорожник сказал по поводу этой удивительной судьбы: "У этого
человека хватило мужество сделать то, что каждый из нас сделал бы, если бы у
него хватило мужества". Такое совершить, действительно, не каждому по
силам, и глубоко прав Д. Андреев, когда пишет о том, что "дар святости -
такой же дар, как и все остальные". То же самое мы, наверное, могли бы
сказать и о даре праведности, редком, но позволяющем человеку превратить свою
жизнь в беззаветное служение окружающим. У Швейцера этот дар был, и он им
воспользовался.
Позднее в Африке он не забывал своих прежних увлечений, хотя времени на
них у него оставалось теперь очень немного, и иногда, вчитываясь в его работы о
новой этике, или о культуре, невольно думаешь, что, сложись обстоятельства
по-иному, Швейцер вполне мог бы стать вестником. В своих работах он требовал
этического отношения ко всему живому, а что может быть более созвучным грядущей
этике Розы Мира? И не только требовал, но и воплощал на практике в жизнь:
легенды о спасенных и выхоженных Швейцером животных до сих пор рассказывают в
его деревенской больнице. Его наблюдения по поводу духовной жизни Европы точны
и глубоки, а некоторые рассуждения об этическом и жизнеутверждающем
мироощущении настолько напоминают рассуждения Д. Андреева, что кажутся
принадлежащими одному человеку.
И все же вестником он не стал: его идеи интересны, но недостаточно
проработаны, философская концепция ярка, но лишена серьезного фундамента, этика
высока и самоотверженна, но осталась этикой одного человека - самого Альберта
Швейцера. Его трудам не хватает настоящей вдумчивости - и это несмотря на его
знаменитую немецкую обстоятельность и основательность! Просто ему было некогда
их по-настоящему завершать, ведь его ждала реальная работа по борьбе с
реальными страданиями. Земное его интересовало гораздо больше, чем небесное, и
не случайно в своих работах Швейцер никогда и не пытался рассуждать о
трансцендентном: ему хватало забот и об этом мире. Потому иногда мне кажется,
что в тот далекий год перед ним стоял не просто выбор между разными сферами
деятельности, перед ним стоял выбор между двумя различными формами служения:
между вестничеством и праведностью. Он выбрал второе, и никогда об этом не
жалел.
Несмотря на то, что рубежным в его судьбе считают 1905 год,
понадобилось еще много времени, прежде чем Швейцер почувствовал себя полностью
готовым к новой для него деятельности. С 1905 по 1911 год он вновь студент:
только теперь он изучает медицину в том самом университете, где до того уже
успел побывать преподавателем. Он организовывает сбор средств на нужды
французской миссии, ведь без соответствующего материального обеспечения
невозможно наладить полноценное медицинское обслуживание. Наконец, он стремится
закончить работы, которым была посвящена его прежняя жизнь: переводит на
немецкий своего "Баха", дописывает работу об апостоле Павле… И лишь
26 марта 1913 года, получив направление Парижской миссии и закупив все
необходимое, А. Швейцер вместе с женой Еленой, разделявшей его взгляды и планы,
отплыл на пароходе, идущем в Африку, в никому тогда еще неизвестную деревню
Ламбарене.
По признанию самого Швейцера, он ожидал, что будет трудно, но не
ожидал, что настолько. А по признанию его биографов, никому из них не удалось в
полном объеме передать огромность и будничность его работы. Начинал он
практически с нуля: не имея ни помещения, ни помощников, кроме своей жены, не
зная ни местных языков, ни страны, в которой ему предстояло еще очень долго
работать… а первый больной явился к нему в тот момент, когда Швейцер не успел
еще распаковать вещи. За ним второй, третий, десятый… Перед ним оказался целый
континент боли, армия людей, лишенных элементарной медицинской помощи в
условиях, когда подобная помощь была крайне необходима: лихорадки и дизентерия,
грыжи и переломы, отравления и укусы… а он был единственным врачом на сотни
километров вокруг. Поток измученных людей хлынул к нему за помощью, и грозил
погрести под собой наивного и неосторожного энтузиаста… Впрочем, вряд ли это
его смущало. Он видел свой долг, видел реальные плоды своей деятельности -
глаза людей, избавленных им от боли, и его не слишком заботило то, насколько
велик тот океан страдания, который, как казалось со стороны, он задумал
вычерпать ложкой.
Первые свои врачебные осмотры он проводил в бывшем курятнике, с трудом
втолковывая своим неопытным пациентам, что лекарства, им вручаемые, не нужно
использовать в качестве амулетов, а необходимо принимать вовнутрь. Иногда даже
это втолковать не удавалось. Но он не сдавался и не отчаивался, и знаменитое
швейцеровское упорство мало-помалу начало приносить свои плоды. Появились первые
помощники из местного населения, Швейцеру удалось организовать строительство
помещения для его больницы, дело, казалось, шло на лад, когда в августе 1914
года разразилась Первая мировая война.
Развернувшая свои основные театры военных действий вдали от черного
континента, она, тем не менее, сказалась на судьбе Швейцера и его дела самым
безжалостным образом. Немецкие подданные, он и его жена были взяты под стражу,
и им, как враждебным для Франции элементам, категорически было запрещено
заниматься врачебной деятельностью. Идиотизм этого запрета и ареста поставил
под угрозу все замыслы Швейцера, и только яростные протесты местного населения
изменили на какое-то время ситуацию - ему разрешили, хотя и под надзором,
продолжать врачебную практику. Но в сентябре 1917 года центральные власти
французских колоний решили положить конец беспредельному попустительству
"немецким военнопленным" и отправили Швейцера и его в жену под
конвоем в Европу, в лагерь для интернированных лиц, имеющих подданство враждебных
держав. Чуть позднее подобные лагеря получили наименование
"концентрационных". Лишь летом 1918 года по договору об обмене
пленными Швейцер и его жена, измученные и больные, были переданы Германии и
вернулись на территорию опустошенного и разоренного войной Эльзаса.
Казалось, что все кончено, и дело его жизни погублено. И хотя Швейцеру
удалось получить место врача в страсбургской больнице, мысли его одолевали в то
время невеселые: 1919 год был трудным и для всей Германии, и для семьи
Швейцеров в том числе. Однако о нем - музыканте, теологе, преподавателе, -
помнили, и как только Европа начала приходить в себя после военных и
революционных бурь, все стало меняться к лучшему.
На Рождество 1919 года Швейцер получил письмо от шведского архиепископа
Натана Седерблома, приглашавшего его посетить Швецию и прочитать в университете
Упсалы курс лекций на тему, выбранную им самим. Швейцеры приняли приглашение и
в апреле 1920 года прибыли в Упсалу. Архиепископ Седерблом, чуткий и
образованный человек, узнав о мечте Швейцера вернуться в Ламбарене, помог
организовать ему лекционное турне по Швеции, в ходе которого Швейцер
рассказывал о своей лесной больнице. Сборов от этой поездки хватило на покрытие
большей части прежних долгов Швейцера, возникших еще в прежние годы из-за
острой необходимости материально поддерживать свое начинание. А вслед за этим
последовали приглашения из Швейцарии, Дании, Англии… Европейская слава Швейцера
росла, выпущенная им книга об Африке способствовала пробуждению интереса к
затерянной в джунглях деревеньке, а пожертвований и сборов от концертов и
лекций становилось уже достаточно для новой попытки. И в феврале 1924 года он
вернулся в Африку: начинать все заново.
Возвращение получилось не особенно радостным: больница, возведенная
Швейцером, лежала в руинах. Но теперь у него за спиной была поддержка множества
людей, вдохновленных его примером и желающих помогать ему в его нелегком, но
добровольном служении. И Швейцер вновь начал свой изнурительный труд, который
временами походил отнюдь не на труд врача, а, скорее, на труд строителя: ведь
даже стены для своей больницы ему приходилось возводить в буквальном смысле
самому. С ним бок о бок работали и те, для кого он стал образцом для
подражания, нравственным ориентиром в поисках собственного жизненного пути.
Плотники, врачи, медсестры из Европы все чаще приезжали в Ламбарене, чтобы
помогать доктору в его начинаниях. А вместе с тем Африка готовила им все новые
и новые испытания. В 1925 году в Габоне разразилась эпидемия дизентерии, в
антисанитарных условиях Африки приобретшая характер национального бедствия, а
вслед за ней и голод. Толпы истощенных и умирающих людей заполонили больницу
Швейцера, превращая труд больничного персонала из служения в настоящий подвиг.
Но "лесная больница" выдержала и устояла.
После описанных событий Швейцер проработал в Африке еще около сорока
лет. Немалый срок, если учесть те мировые события, что уложились в эти четыре
десятилетия. В Европе пришел к власти Гитлер и развязал Вторую мировую войну,
мир раскололся на два лагеря и развалилась колониальная система, грянула
оттепель в СССР и навис смертельной угрозой над человечеством Карибский
кризис... А доктор, не обращая внимания на безумства человечества, все так же
лечил и лечил своих пациентов в затерянной в глубинах Африки больнице. Нет, нельзя
сказать, что он самоустранился от большого мира и его проблем: он всегда
внимательно и с тревогой следил за перипетиями мировой истории, а в 1963 году,
как утверждают некоторые биографы, именно письмо Швейцера президенту Кеннеди
сыграло решающую роль в подписании договора о запрещении атомных испытаний в
воздухе, космическом пространстве и под водой. Но гораздо в большей степени его
влияние проявлялось в другом: незаметный доктор из деревенской больницы,
ежедневно и ежечасно сражавшийся с людскими страданиями, оказывал огромное
воздействие на своих современников просто самим фактом своей жизни. И у многих
под влиянием Швейцера нравственного мужества действительно прибавлялось:
последователей, которые чтили его не словами, а делами, создавая аналогичные врачебные
центры, у Швейцера было множество. Впрочем, не только делами: в октябре 1953
года он был удостоен Нобелевской премии мира.
Которую тут же потратил на строительство новых корпусов для своей
больницы.
Праведники живут долго. Может быть, оттого, что благие дела, ими
творимые, возвращаются им с лихвой в виде молодости и стойкости духа. Но скорее
всего оттого, что они не могут, не чувствуют себя вправе оставить то дело
исцеления людской боли, которое они взваливают на себя в порыве великого
сострадания ко всем страждущим. Швейцер прожил долгую, удивительно долгую
жизнь, особенно если учесть, что в африканском климате европейцы обычно не
выдерживают больше нескольких сезонов. Он отдал Африке в совокупности почти
пятьдесят лет. И отдал бы, наверное, гораздо больше, если бы смог. К 60-ым
годам он давно превратился для чернокожего населения в легенду: там не очень
хорошо помнят прошлое, и Великий Белый Доктор в представлении аборигенов жил и
исцелял всегда. Может быть, он и не отказался бы от того, чтобы это стало
правдой… Но все на свете когда-нибудь заканчивается. И летом 1965 года
90-летний Доктор почувствовал, что его силы на исходе. На протяжении многих лет
жизни мечтавший всего лишь о том, чтобы отдохнуть и выспаться, он вдруг с
суховатым эльзасским юмором осознал, что, похоже, теперь уже совсем недалек от
исполнения этой мечты.
Он успел проститься со всеми. Даже со многими из своих многочисленных,
очень многочисленных пациентов, потому что африканские барабаны день и ночь
разносили по джунглям весть о том, что Великий Белый Доктор уходит, и уходит
навсегда. Толпы людей устремились в Ламбарене, где в простой хижине на железной
койке лежал очень старый человек, которого тысячи людей к тому времени
воспринимали как отца. Он не испытывал страданий и уходил из нашего мира
просто, спокойно и, наверное, величественно. 5 сентября 1965 года Альберта
Швейцера не стало. Но осталась больница, по-прежнему, как и при нем принимающая
и исцеляющая всех нуждающихся в помощи. И остался пример выдающегося служения и
самопожертвования, каких не так много было в XX веке. Но, в конце концов, не на
таких ли праведниках и стоит весь наш мир, давно рухнувший бы в пропасть, если
бы они не держали его своими незаметными, но постоянными и упорными усилиями?
Материал взят с – www.denouts.narod.ru
Найти
другие материалы Дениса Аутсайдера>>>
